Текст трилогии развёртывается как напряженный «диалог» между формой и содержанием, в рамках которого простота сюжета и экспериментальный стиль противостоят друг другу, в результате чего происходит определённая дереализация героев и распредмечивание обыденной действительности. «Напряжение», возникающее между уровнями стиля и сюжета в «Трёх жизнях», обусловлено особым новым художественным видением повседневной действительности, столь характерным для экспериментального искусства и литературы XX века в целом с их установкой на сложную эстетическую игру с концептом растиражированной повседневности.
|